Пушкин среди обстоятельств, которые человека делают человеком, называл «любовь к отеческим гробам». Каждого человека ждет отправление «в путь всея земли» (Нав 23:14), — не может быть вполне человеком тот, кого никогда не посещала мысль о смерти, кто никогда в тайнике своего сердца не повторял те слова, которые произнес преподобный Серафим Саровский: «Господи, как мне умирать будет?».
Событие смерти, ее таинство — одно из важнейших событий во всей жизни человека. И потому никакие отговорки типа «некогда», «недосуг» и т.п. не будут приняты ни совестью, ни Богом, если мы забудем дорогу к родительским могилам. Надеюсь, мы никогда не доживем до тех лет, когда «кладбища вообще должны быть уничтожены как рассадники всяких эпидемий».
Для восточного мистицизма тело человека — лишь тюрьма для души. По высвобождении — сжечь и развеять пепел. Для христианства тело — храм души. И вера состоит не только в бессмертие души, но и в воскресение всего человека. Потому и появились на Руси кладбища: семя бросается в землю, чтобы с новой космической Весной взойти. По слову апостола Павла, тело — храм духа, живущего в нем, а, как можно понимать, «и храм поруганный — все храм». И потому тела дорогих людей у христиан принято не бросать в огненную бездну, а класть в земляную колыбель…
Перед началом и в дни Великого поста, перед тем, как делается первый шаг навстречу Пасхе, звучит под сводами храмов слово любви ко всем тем, кто прежде шел дорогой жизни: «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих!». Это — молитва обо всех, ибо, по замечательному слову Анастасии Цветаевой, «тут только есть верующие и неверующие. Там — все верующие». Теперь они все видят то, во что человек живущий только верует, видят то, во что когда-то они даже, может быть, запрещали веровать. И, значит, для всех них сегодняшнее молитвенное воздыхание будет драгоценным даром.
Дело в том, что человек умирает не весь. В конце концов еще Платон спрашивал: почему, если душа всю жизнь борется с телом, то с гибелью своего врага она должна сама исчезнуть? Душа пользуется телом (в том числе и мозгом и сердцем) — как музыкант пользуется своим инструментом. Если струна порвалась — мы уже не слышим музыки. Но это еще не основание утверждать, что умер сам музыкант.
Люди скорбят, умирая или провожая умерших, — но это не есть свидетельство о том, что за дверью смерти только скорбь или пустота. Что получится, если спросить у ребенка в утробе матери — желает ли он выходить оттуда?описать ему внешний мир — не через утверждение того, что там есть, а через отрицание того, что питает его в материнском чреве. Что же удивляться, что дети, плача и протестуя, приходят в нынешний мир? Но не таковы ли скорбь и плач уходящих?
Человек вообще, к сожалению, бессмертен. Он обречен на вечность и на воскрешение. И как бы ему ни хотелось прекратить свое существование и не нести свои грехи на Суд — вневременная основа личности не может быть просто унесена ветром времени…
Или непонятно, что такое душа? Есть ли она? Что это такое? — Душа — это то, что болит у человека, когда все тело здорово. Ведь говорится же (и ощущается), что не мозг болит, не сердечная мышца — душа болит.
«Смерти нет — это всем известно. Повторять это стало пресно. А что есть — пусть расскажут мне…» — просила Анна Ахматова. О том, «что есть», и говорят родительские субботы, восходящие к празднику Успения. Праздник… Но это ведь день кончины Богоматери. Почему же — праздник?
А потому, что смерть не есть единственный способ кончины. Успение — антоним смерти. Это, прежде всего — несмерть. Два этих слова, различающихся в языке любого христианского народа, означают радикально противоположные исходы человеческой жизни. Взращивает человек в себе семена любви, добра, веры, всерьез относится к своей душе — и его жизненный путь венчается успением. Если же разрушение он нес себе и окружающему миру, раной за раной уязвлял свою душу, а грязь из нее, неухоженной и заросшей, выплескивал вовне — конечный, смертный распад завершит его прижизненное затухание.
На иконе Успения Xристос держит на руках младенца — душу Своей Матери. Она только что родилась в Вечность. «Господи! Душа сбылась — умысел Твой самый тайный!» — можно было бы сказать об этом миге словами Цветаевой. Душа «сбылась», исполнилась — и в слове «успение» слышатся отголоски не только «сна», но и «спелости» и «успеха».
Помещение жизни в перспективу конца делает ее именно путем, придает ей динамику, особый вкус ответственности. Но это, конечно, лишь если человек воспринимает свою смерть не как тупик, а как дверь. Дверь же — это кусочек пространства, через который входят, проходя его. Жить в двери нельзя — это верно. И в смерти нет места для жизни. Но есть еще жизнь за ее порогом. Смысл двери придает то, доступ к чему она открывает. Смысл смерти придает то, что начинается за ее порогом.