Составлено на основании книг В.Я.Василевской «Катакомбы 20-го века» и «Письма разных лиц к святителю Афанасию (Сахарову) azbuka.ru
Протоиерей Петр (Алексеевич) Шипков.
Петр Алексеевич Шипков родился 27 ноября 1888 года в Москве и происходил из купеческой семьи. После окончания 6-й Московской гимназии он стал помогать отцу, работая в конторе мануфактурного предприятия. Так продолжалось до 1917 года. После революции наследник мануфактурной династии вынужден был стать агентом по разбору претензий на железной дороге.
Петра Алексеевича с детства отличала глубокая религиозность. На него обратил внимание святейший патриарх Тихон. В 1920 году состоялось рукоположение Петра Шипкова во иереи к храму Димитрия Солунского в Москве. В 1921 году отец Петр оканчивает Высшие богословские курсы и некоторое время состоит секретарем при Патриархе, в то же время исполняя обязанности секретаря Епархиального совета (до 1925).
В 1922 году молодого священника арестовывают в первый раз. Арест был связан с «делом об изъятии церковных ценностей», но через два месяца отец Петр был освобожден. Второй арест состоялся 21 декабря 1925 года. Отца Петра обвинили в том, что он «являлся пособником и укрывателем черносотенной церковной организации, поставившей себе задачей ведение антисоветской пропаганды и ряд других действий при посредстве церкви». Ордер на арест подписал сам Ягода. Отец Петр был сослан на Соловки. На Соловках он познакомился со святителем Афанасием (Сахаровым). Потом он был переведен в Туруханский край.
В целом о. Пётр провёл в лагерях и ссылках около 15 лет.
Из письма о.Петра Пешковой Е. П.
Станок Мироедиха Туруханского края 16 ноября 1931 года
«Не нахожу слов выразить свою Вам признательность за Ваше
внимание. Скоро начну седьмой год проживания в приполярной полосе,
сначала на острове, а потом здесь. Вам, вероятно, известно, как тяжела и
безотрадна жизнь наша. Живем почти в полном смысле слова отрезанные
от мира, за всю навигацию почта пришла только 6 раз, а перед нею и
теперь перерыв в 3 месяца. В кооперативе можем получить лишь свой
скудный паек (7,5 кг муки, 250 гр<амм> сахара, 250 гр<амм> соли, 0,5
восьмушки чая и 3 кор<обка> спичек). Местные жители продукты также не
продают, пособия в этом году совсем не получали и, в довершение всего,
при нашей продолжительной ночи в месяц, на человека дают нам 150-250
грамм керосина, что лишает последнего утешения — возможности
пользоваться книгой. Заработков никаких: крестьяне берут только на покос
или дают иногда лишь тяжелую, непосильную и непривычную работу для
городского жителя, знакомого с пером и бумагой. При таких условиях
всякое внимание и помощь имеют неизмеримую ценность и трогают до
слез. Еще раз большое, большое спасибо Вам и всем Вашим добрым
сотрудникам.
Да хранит Вас Господь.
Священник Петр Алексеевич Шипков»
В 1932 году отец Петр выходит на свободу и начинает жить в Загорске. Он работал на кустарной фабрике бухгалтером и, одновременно, тайно продолжал свою деятельность священника в узком кругу духовных чад. Он служил вместе с отцом Серафимом (Битюговым), имел общение и с другими «непоминающими» священниками.
Как видел о. Пётр своё священническое служение:
«Я смиренный служитель Церкви Божией не по достоинству и заслугам своим, но единственно по Его неизреченной милости… в простоте сердца и ума своего склоняюсь перед Божественной Любовью, Правдой и Красотой, с благодарением повергаюсь в прах перед бесконечным к нам милосердием Божиим и призываю других это делать». «Как радостно бывает сейчас собраться вместе людям, могущим с чистой совестью облобызать друг друга и сказать: «Христос посреди нас».
Из воспоминаний Н. В. Трепани о молодом о. Петре т в то время:
«Люди, соприкасавшиеся с о. Петром в житейских делах, не всегда были довольны им. Он мало думал о себе, о своём благополучии…Помню случай ещё на Сербском подворье. В воскресный день Великого роста о. Пётр перед литургией пришёл повидаться с о. Серафимом. На паперти, где толпились нищие, он снял калоши и через переполненную церковь прошёл в алтарь. Я шла следом и удивилась, увидев пару калош, доверчиво стоящих на видном месте. Калоши по тем временам были дефицитом, их получали по ордеру… этот маленький эпизод очень характерен для о. Петра – он весь в этом поступке. С одной стороны – большая непрактичность, полное отсутствие внимания к внешней стороне жизни, с другой – величайшее благоговение к святыне, к храму Божию, даже порог которого не помыслит переступить в грязных калошах»
Третий раз иерея Петра арестовали 15 декабря 1943 года с обвинением: «участие в организации «Антисоветское церковное подполье», групповая антисоветская деятельность».
В 1952 году была осуществлена попытка дать священнику еще один срок, но он уже был тяжело болен. О. Пётр писал «Я сейчас весь седой, мне дают на вид далеко за 70, моя предраковая болезнь обратилась в кожный рак поясницы, открытая в течение 4 лет язва, издававшая ужасный «тлетворный» дух. Кроме этой основной болезни врачи обнаружили эмфизему легких, артериомиокардиосклероз, гипертонию в умеренной степени. В больнице я был актирован как стойкий инвалид».
В письме В.Я.Василевской в этот период заключения открывается внутренняя жизнь о.Петра.
«Для меня самого жизнь в мире с его суетой, волнениями и тревогами окончилась 5 лет тому назад, а с тех пор я как бы жил многолюдной обители, где нёс своё послушание, а теперь нахожусь в тихой пустыннике, в самом величественном храме природы, бессловесно возносящей непрестанную хвалу Создателю, где я прохожу определённое мне скромное послушание». «…Слава Богу, в этом году я мог сравнительно спокойно предаваться дорогим воспоминаниям и переживаниям, что давало утешение и умиление. Пасхальную ночь я провёл один. Все почивали мирным сном, и ничто не мешало мне углубиться и сосредоточиться. Как полагалось, свои «воспоминания» я кончил в 3 часа ночи пошёл на место дежурства, а на дворе была метель. С трудом, проваливаясь ежеминутно, я перебрался через низину и благополучно попал в свою сторожку. На утро мороз усилился».
В это заключение о. Пётр преодолел свою позицию в Церкви как «непоминающего катакомбника». Читаем в книге Василевской В.Я. «Катакомбы 20 века»:
«Шёл 45-й год… получено письмо из Сибири, подписал его епископ Афанасий, о.Пётр и о.Иеракс. Нам можно теперь ходить в церковь и причащаться… Алик был поражён, увидев полный храм народу и услышав общее пение Символа веры…Павлик тоже был захвачен тем, что происходило вокруг»
Вернувшись из заключения, несмотря на тяжелую болезнь, отец Петр захотел служить на приходе. и был направлен в Благовещенский собор в городе Боровске.
Из письма к святителю Афанасию (Сахарову): после заключения я был «направлением в столицу, где имеет жительство мой опекун. Но из-за отсутствия у него площади для прописки и ряда других причин, мне устроиться в Москве не удалось. И вот я направил свои стопы сюда, в этот тихий и скромный уголок, который после столь долгого пребывания на сибирских просторах показался мне необычайно милым и родным. Город весьма живописный, чудный уголок выбрал себе Преподобный, икона коего.., бывшая в Пафнутьевской обители, составляет величайшую святыню и драгоценность нашего собора, около нее и его посошок, с которым ходил когда-то по бору… прекрасный храм,.. два хора, чистота, поддерживаемая монахинями, благоговение, число молящихся – все это на меня произвело чарующее впечатление того, что совершается истинно Божие дело. Был я в Патриархии, протопресвитер оказал мне любезный прием, предлагал, не хочу ли я получить место в Серпухове.»
В Боровске начался новый период его жизни. Жил о. Пётр в доме церковного старосты. Комнатка, в которую поселился о.Пётр была настолько мала, что в ней не помещалось ничего, кроме узенькой кроватки, на которой он спал, маленького столика и полки с книгами.
Целью, средоточием всей его жизни была Литургия. Он вставал до рассвета, чтобы подготовиться к служению, и молился в своей кельи до того момента, когда надо было идти в собор. Он жил в храме, в богослужении. Во время Литургии он преображался. Старость, усталость, болезнь словно отступали от него. Голос его становился бодрым и чистым. Он был полон силы и энергии и как бы летал по храму, восхищённый и счастливый. Прихожане говорили о нём: «Летающий батюшка!». В этом не было экзальтации. Это было торжество духа, «пир веры», по слову Иоанна Златоуста.
«…совершая богослужение и стоя пред Престолом Господним в том храме во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, где я, недостойный, имею невыразимое счастье служить» — писал о. Пётр к свт. Афанасию.
О. Пётр имел обыкновение поминать каждый день не только всех своих духовных детей, но и всех, кто хоть раз пришёл к нему в храм с просьбой о поминовении. Каждый поминаемый становился для него своим, и он хранил молитвенную память о нём на всю жизнь.
О своей жизни о. Пётр делился в письме святителю Афанасию: «Как велика и неизречена милость Божия к нам, грешным! Мог ли я думать, грешный и недостойный, что Господь приведет меня вновь быть служителем Тайн Божиих, совершать Божественную Литургию, когда только представится возможность, чуть ли не ежедневно, утешаться святой Евхаристией? И вот уже полтора почти года, как дарована мне эта величайшая радость!»
О.Пётр живя богослужением, вникал во многие тонкости церковного устава. Так он в письмах спрашивал святителя Афанасия: «Не могу удержаться от вопроса: надо ли, когда нет молитвы «Спаси, Боже», за утреней говорить возглас «Милостию и щедротами»? Здешняя иерейская практика это делает.»
«…меня смутило в богослужебных указаниях пометка в этом году в Благовещение, совпадающее с воскресеньем, петь за литургией «О Тебе радуется», а не Благовещенский задостойник. Почему это?
В последние годы своей жизни о. Пётр начал и закончил огромный труд: внешний и внутренний ремонт собора. Делу этому он посвящал дни и ночи. Всю счётную, бухгалтерскую часть работы он взял на себя. Ему приходилось иметь дело со множеством людей различных профессий для осуществления всех работ по ремонту. Со всеми надо было договариваться, многих приходилось контролировать, следить за различными видами работ, планировать их. Возникало много трудностей. Приходилось иметь дело с представителями местной власти. Средств на ремонт собора не хватало.
Из письма к святителю Афанасию (Сахарову) в это период: «Вот и хожу усталый, ни отдохнуть, ни почитать, ни летом побродить по бору, искупаться в реке – местность у нас очень красивая. Счетоводную часть опять-таки я веду сам, отнимает это тоже много времени. У своих родных почти не бываю. Но что меня окончательно давит, так это ремонты и всякие хозяйственные вопросы. Я в этом совсем не сведущ, собрались мне все пожилые инвалиды – ни сил, ни ловкости, ни уменья, ни связей что-либо достать из материалов у нас нет, вот и выкручивайся как знаешь… Трудно ладить с людьми, все ссорятся между собою, мятутся, мучаются сами и других мучают. Другой раз так бы и бежал в пустыню какую-либо от всей этой жизненной суеты». «Лето было плохое, я его почти не видал. Было много грибов всяких сортов, но ходить за ними не пришлось. Ни разу не был в бору и не купался в реке».
Между тем, болезни, с которыми он приехал из лагеря давали о себе знать.
«А ведь я уже и видом глубокий старик, мне все дают по виду лет восемьдесят, и силы, как физические, так и духовные, значительно уже ослабели. Особенно трудновато бывает в выходные и праздничные дни, приходишь домой иногда под вечер в полном изнеможении. Если удается немного соснуть днем, вновь возвращается бодрость, ночью же сплю не больше 5 часов, что для меня маловато. В здоровье особенных дефектов как будто бы нет, кроме присущих моему старческому возрасту, но кожная моя постоянная болезнь – предраковый дерматит, перешедший на пояснице в раковое заболевание при неблагоприятных обстоятельствах и приведший меня к операции, продолжает оставаться в виде очагов в разных местах тела и прогрессирует. Врачи не находят сейчас ничего опасного, но лечиться мне и трудно, и совсем некогда. Желудок работает не совсем нормально, стали появляться часто простуды, грипп, насморк и прочее, и прочее».
О. Пётр не хотел признавать себя больным. По утрам он продолжал ходить в собор, но служить уже не мог. Однажды его привезли домой на машине, так как идти он уже не мог. Он слёг, но не как не мог примириться с тем, что ему нельзя служить, и рвался в собор. Как-то боровский врач удивлялся: «Вы так любите Господа Бога!?»
В боровской больнице о.Петра принять отказались. Его близкие долго хлопотали и им удалось уговорить главврача Ермолинской больницы З.Л. куда положили о.Петра.
За несколько дней до смерти о.Пётр очнулся бодрым и весёлым, перекрестился и сказал: «Господи! Как хорошо жить у Тебя на свете!». Потом обратился к присутствующим: «Вам хорошо, вы можете добрые дела делать…» «И первохристиане согрешали, но не останавливались, но отрешались от греха, простирались вперёд к цели, к Господу». О.Пётр говорил со слезами: «А у Достоевского помните, Мармеладов говорил: «…Выходите пьяненькие, выходите слабенькие… И всех рассудит, и добрыхи злых, премудрых и смирных… Тогда всё поймём!.. и все поймут».
3 июля 1959 года отец Петр отошел ко Господу. Хоронить о.Петра вышел буквально весь город. Гроб несли по главным улицам Боровска, за гробом шёл Крестный ход с хором, а затем народ. Священники время от времени останавливали прецессию и служили панихиды. Пение «Святый Боже» и «Помощьник и Покровитель» не прекращалось на протяжении всего пути. Похоронили о.Петра на Боровском кладбище на Высоком, около Покровского храма. О.Пётр сам заранее избрал место для своей могилы.
Отец Петр говорил:
«Без любви ничего нельзя сделать, а любовь будет тогда, когда один будет стараться для другого, а другой для первого, тогда и в семьях мир будет».
