В христианском опыте открывается, что смерть не есть антоним жизни, смерть есть часть жизни. Опыт смерти есть часть опыта жизни. Обычно говорят, что смерть настигает, вторгается в человеческую жизнь, разрушает ее и т.д. Но в христианском опыте есть иное восприятие – мое умирание может быть чем-то, в чем я являюсь не чем-то пассивным, страдающим восприемником, а я являюсь сотворцом моей смерти, соучастником ее. Не в смысле самоубийства, конечно. Человек тем отличается от животного, что он всюду видит смысл. И в этом разница между смертью животного и кончиной человека. Для животного смерть бессмысленна, потому что животное не может понять смысла жизни. А человек может умирать не как животное. И для этого, чтобы наша смерть отличалась от смерти животных, мы должны в своем сознании, по крайней мере, наделить свою собственную смерть каким-то смыслом. Осмыслить нечто означает — применить к этому феномену более высокую шкалу ценностей. Смысл, ценность — всегда выше того, что оценивают с помощью смысла, того, к чему эта шкала прилагается. И если я хочу осмыслить свою смерть, то это значит, что я исповедую, что моя смерть — не есть самое главное, что происходит со мной, а есть некое более высокое начало, ценность, которую я могу приложить к своей смерти, и сквозь мою смерть прозреть нечто более высокое. Если этого не происходит, то тогда смерть становится страшной. У Василия Розанова однажды умер его племянник, довольно молодым. И его сестра пишет Розанову:  «..как страшно он умер, без болезни, внезапно. Так животные умирают — не выболев, не выстрадав своих грехов». Не случайно Церковь молится: Избави нас от внезапныя смерти.

Отношение к смерти меняет очень много в современной жизни людей. Эта тема стала неприличной, о ней не принято говорить. В некоторых западных городах есть предписание, запрещающее траурным процессиям ездить днем. В католических и протестантских странах покойников хоронят в закрытых гробах — не дай Бог увидеть лицо мертвого человека. И, например, для некоторых иностранцев бывает потрясением, когда они заходят в православный храм и видят покойника с открытым лицом — впервые за многие годы жизни. Потрясение — потому, что прежде всего это далеко не так ужасно, как кажется.

Итак, человек призван осмыслить свою смерть и пройти через нее. Это то, что открыло христианство — смерть не есть тупик. Это в Ветхом Завете было видно, что смерть есть тупик. А теперь смерть есть проходной двор. Можно пройти через пространство смерти, не оставшись в нем. Так прошел Христос — Ему нужно было три дня, чтобы преодолеть это пространство смерти. Человеческим душам — наверное, больше, и, тем не менее, должно это пространство пройти и выйти через него к новой жизни.

Амвросий Медиоланский как-то писал, что вообще, смерть бывает трех родов. Одна – это смерть вследствие греха, о ней говорит пророк: Душа, которая согрешает, погибнет (Иез 18:4). Другая смерть – таинственная, когда человек умирает для греха и начинает жить для Бога, об этой смерти говорит апостол: Итак, мы погреблись с Ним крещением в смерть (Рим 6:4). Третья – смерть, завершающая бег и дар жизни, иначе говоря, разлучение души и тела. Можно заметить, что только одна смерть – зло, когда человек погибает из-за собственных прегрешений. Вторая, напротив, – благо, ибо тот, кто прежде был мертв, освобождается от греха. Третья же смерть – ни то, ни другое. Для верных она представляется благом, но большинству людей внушает страх. Хотя она освобождает всех, радость дает немногим. И дело здесь не в каком-то изъяне, присущем смерти, а в простой слабости: человека уловляют телесные желания и прочие удовольствия этого мира, и потому так страшно подойти к завершению пути, где ждет больше горечи, чем наслаждения. Но иначе думали святые и мудрецы, которые сокрушались о долготе земного странствия и полагали более прекрасным освободиться от земной жизни и пребывать со Христом, они даже проклинали день своего рождения, говоря, подобно Иову: Да погибнет день, когда я родился (Иов 3:3).